Дегтев С.В. «Бродячая собака» – сценарий. Часть А.

Список действующих лиц (в алфавитном порядке)

Ахматова А.[i]
Блок А.[ii]
Бурлюк Д.[iii]
Вертинский А.[iv]
Глебова-Судейкина О.[v]   (она же Незнакомка, Дама в ресторане)
Голос за сценой
Гумилёв Н.[vi]
Игорь-Северянин [vii]
Карсавина Т.[viii]
Кузмин М. [ix]
Маяковский В. [x]
Пронин Б. [xi]
Хлебников В. [xii]
Посетители кабаре (делящиеся на “своих” и “фармацевтов”) [xiii]

“Бродячая собака“

Занавес закрыт

Голос Ахматовой:
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется – опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
А знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости… Но там
Темно и тихо. Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник…
Я опоздала. Экая беда![xiv]

Звучит музыка
Занавес открывается.
Сцена представляет собой зальчик. В центре маленькая сцена. На стене висит портрет Н.И.Кульбина[xv].  Занавес в звездах. По зальчику расположены круглые столики со свечами. В левом углу в позе умирающего гладиатора на большом турецком барабане возлежит В.В.Маяковский ( при появлении новых «будетлян»[xvi] он громко стучит в барабан). Зальчик пуст. Только за одним столиком надменный и прямой как жердь (во фраке или визитке) сидит Н.С.Гумилев. Внезапно за сценой раздается пение.

I явление.

Гости хором:
От рождения подвала
Пролетел лишь быстрый год,
Но «Собака» нас связала
В тесно-дружный хоровод.
Чья душа печаль узнала,
Опускайтесь в глубь подвала.
Отдыхайте (3 раза) от невзгод. [xvii]

Продолжая петь, в зальчик врываются первые гости. Это актеры и зрители после театральной премьеры (актеры одеты разнообразно: Коломбинами, Пьеро, Арлекинами, зрители – во фраках и вечерних туалетах. У Б.Лившица поверх пиджака надето черное жабо (так называемое жабо прокаженного Пьеро). В.Маяковский одет в знаменитую «кофту фата», Д.Бурлюк  –во фраке и цилиндре, в ухе его – серьга, щека размалевана «розами».[xviii] Раздаются смех, возгласы: «Замечательно, чудесно, Homage и др.»

На сцену выходит Б.Пронин. Он одет в помятые брюки и мешковатый (не вечерний) пиджак, слегка пьян. Медленно поднимет руку – шум в зале постепенно стихает.

Б.Пронин: Medames, messieurs. Сегодня у нас гость (крики – homage, homage), молодой, можно сказать юный поэт, сочинитель музыки и исполнитель ((крики – homage, homage) Александр Вертинский.                                                    

Н.Гумилев (сквозь зубы, но громко): Русский шансонье, фи…

Голос за сценой: Великий основатель русской авторской песни, после долгих лет скитаний в эмиграции закончил свои дни на Родине.

Голоса: Браво. Homage.

Пронин уходит со сцены. Играет рояль. Занавес раздвигается. На сцене А.Вертинский в костюме Пьеро в негативе (т.е. черный костюм, белые (пуховые) пуговицы. Жабо наполовину черное, наполовину белое, лицо также разделено на черное и белое.На голове вместо колпака черная облегающая шапочка. А.Вертинский поет «Дорогая пропажа». Он стоит неподвижно, но выразительно жестикулирует.

По окончании номера крики:Браво!Ура Homage!, Душка! и т.д.

Сцена (большая) полузатемнена, все участники застыли. Справа (в лучах света) появляются А.Блок (он в простом черном сюртуке, но с черным бантом) и А.Ахматова (затянутая в черное шелковое платье, на плечах жёлтая шаль).

II явление.

Ахматова: Александр Александрович, я не могу читать после Вас.

А.Блок (с упреком): Анна Андреевна, мы не тенора. 

Голос за сценой:        Много позже Ахматова как бы в ответ назвала Блока трагическим тенором эпохи.

Зал освещается.

Б.Пронин (появившись на сцене): А сейчас, господа, перед нами выступит наш величайший, наш любимейший…

Блок протестующе поднимает руку.

Гумилев шипит (громко): «Величайший».

Маяковский слегка постукивает по барабану.

Б.Пронин (испуганно):          Нет, просто Александр Блок.

Зал встречает поэта только громом аплодисментов, которые постепенно стихают. Поэт медленно поднимается на сцену и читает «Незнакомку». Во время чтения появляется Незнакомка (её играет та же актриса ,которая исполняет роль О.А.Глебовой-Судейкиной), она садится за столик, потом «исчезает»

А.Блок:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, сирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas» кричат
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только сниться мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моей качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне.
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Голос за сценой: Блок умирает в 21 году. Говорят от голода…в страшных мучениях. 

Одновременно начинает играть музыка танго. На сценке и в зале танцуют. Главная среди танцующих – О.А.Глебова-Судейкина.
Справа от сцены Ахматова читает под музыку.

III явление

А.Ахматова:
Все мы бражницы здесь, блудницы.
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться ещё стройней.
Навсегда забиты окошки
Что там, изморозь иль гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертельного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

После танго появляется Б.Пронин и объявляет

IV явление.

Б.Пронин: А теперь, господа, поприветствуем наших гостей, так сказать, хм… хм из будущего, будетлян, хм… хм… футуристов, кажется… Первым выступает поэт, который представится сам.

Б.Пронин уходит. Появляется В.Хлебников (он одет почти нищенски, в простом пиджаке, на шее старый вязаный шарф, в руках наволочка, набитая чем-то.) 

В.Хлебников (мрачно, понурив голову): Велчелвсел… Велермир Хлебников

Из зала (перебивая): Кто-кто. Кто это. Что еще за Велчелвсел?

И.Хлебников: Велчелвсел. Ну и дураки. Великий Человек Вселенной – вот  кто.

Из зала (перебивая): Долой  великого. Пусть читает и т.д.

В.Хлебников:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи! 

Из зала (перебивая): Долой. Homage и т.д.

Голос за сценой: Осмеянный, непризнанный, никем кроме узкого круга почитателей, Велемир Хлебников был и есть величайший поэт 20-го века. Отвергнутый «лефовцем» В.В.Маяковским, страдая от приступов малярии и развивающейся гангрены, поэт умер в безвестной  деревне Санталово.

Хлебников величественно удаляется. Ему на смену на сцену громоздится Давид Бурлюк (у него на щеке нарисована роза,  в петлице фрака – чайная ложка, в руках – лорнет)

Д.Бурлюк: Я – Давид Бурлюк (в зале шиканье и хохот)

Д.Бурлюк (начитает читать):
Каждый молод, молод, молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной…
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!

В зале смешки, хлопки, выкрик: «Долой!»

Голос за сценой: Прожив долгую и трудную жизнь, Давид Бурлюк скончался в Америке, успев  “благословить” новое поколение авангардистов.

Н.Гумилев (громогласно): Каждый стар, стар, стар, опрокинул самовар

Из зала усиливаются крики: «Долой! Хотим Маяковского!  Маяковского!» Бурлюк удаляется. Маяковский лениво подымается, идет между столиками, резко останавливается  у  одного и тыча пальцем в лицо посетителя, читает: «Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста». Посетитель, испугавшись, резко встает и отшатывается. Маяковский примирительно машет рукой: «Успокойтесь, успокойтесь, сегодня другое».

Добравшись до сценки начинает читать.

В.Маяковский:
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
Значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И, надрываясь
В метелях полуденной пыли,
Врывается к богу,
Боится, что опоздал,
Плачет,
Целует ему жилистую руку,
Просит –
Чтоб обязательно была звезда!-
Клянется –
Не перенесет эту беззвездную муку!
А после ходит тревожный,
Но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают –
Значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо, чтобы каждый вечер
Над крышами
Загоралась хоть одна звезда?! 

Голос за сценой: Такова была молодость поэта. Но трагично сложилась его судьба после революции. Он стал присяжным советским агитатором и застрелился в 30-м году.

Появляется Пронин (Маяковский уходит), едва угомонив крики: «Еще, еще, бис, бис, Маяковского».

VI явление

Б.Пронин: А теперь наш новый гость, Король поэтов, эгофутурист, Игорь Северянин!

Появляется Игорь Северянин в безукоризненном фраке, хризантема в петлице

И.Северянин (Он поет- читает):
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замке – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат;
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа…
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.

Зал (реагирует бурно): Homage и т.п.

Голос за cценой: Изгнанный из своей страны (в оккупированном немцами Таллинне) закончил свои дни поэт … в полной безвестности, впрочем, как и многие другие.

VII явление.

Зал погружается в полумрак. Справа высвечивается столик, за которым одиноко сидит Блок. Его чтение сопровождается тихой ресторанной музыкой. Мимо Блока проходит Незнакомка (Глебова-Судейкина), садится за столик в глубине сцены, молча пьёт из высокого бокала. Блок подзывает официанта. Что-то приказывает ему. Тот приносит на столик Незнакомки поднос, а на нем бокал с темной розой.

А.Блок (в задумчивости читает):   
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром  зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на желтой заре – фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблен»
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступленно запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!…»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.

Постепенно включается свет. Незнакомка уходит во время чтения стихов. Блок уходит. На сценке появляется Пронин.

VIII явление.

Б.Пронин: А теперь я с особым восторгом приглашаю на сцену нашу несравненную, нашу прекрасную приму,  артистку балета Театров  Его Императорского величества – Тамару Карсавину.

Зал (бурно реагирует): Homage, браво, браво. Несравненная. Восхитительная и т.д.

Пронин уходит. Зал в полумраке. Свет на сценку. Раздается музыка Куперена. Появляется Карсавина в костюме 18-го века. Она танцует менуэт. Зал постепенно освещается. Танец продолжается в зале.

Голос за сценой: Карсавина и в эмиграции оставалась прославленной балериной.

Зал: (бурно реагирует). Homage. Появляется  Пронин.

IX явление

Б.Пронин: А теперь, господа, не только я, но и все мы попросим прочитать свои новые шедевры не гостя, нет, а истинного хозяина, я бы сказал гения – хранителя нашего заведения. Николай Гумилев!

В зале все хлопают. Гумилев встает и надменно идет на сценку. Во время его чтения проходит “игра” взглядов с Ахматовой.

Н.Гумилев:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Зал: Homage, браво, браво  и т.д.

Голос за сценой: Николай Гумилев был расстрелян в 21 году за контрреволюционную деятельность. Дело Гумилева было полностью сфабриковано ОГПУ.

X явление.

Б.Пронин (появившись): А сейчас сюрприз.

Из зала: Какой, какой?

Б.Пронин: Любимица публики госпожа Глебова–Судейкина  (в зале аплодисменты)  прочтет стихи еще никому неизвестной, но очень многообещающей московской поэтессы Марины Цветаевой.

Из зала: Кто это? Что она напечатала?

Б.Пронин: Она еще совсем юна, но сам Валерий Яковлевич Брюсов отметил ее талант.

Гумилев (брезгливо): Подумаешь, знаток.      

Глебова-Судейкина (одета в костюм начала ХХ века) читает «Мы с тобой лишь два отголоска».

Зал: Омаж, омаж.

А.Ахматова (Н.Гумилеву): Эта девочка гениальна! (Гумилев презрительно   молчит)

Голос за сценой: Вернувшись из эмиграции, Цветаева, потеряв мужа, после  ареста дочери ушла из жизни добровольно.

XI  явление.

Б.Пронин: Уже светает, господа. И с первыми лучами является и наше солнышко, наш баловень, наш сооснователь, наш несравненный Михаил Кузмин.

Зал: Браво! «Александрийские песни»!

Появляется М.Кузмин (он в светлых брюках, черном пиджаке и красном жилете).

М.Кузмин (получитает, полупоет речитативом, сильно картавя):
Кем воспета радость лета
Роща, радуга, ракета,
На лужайке смех и крик?
В пестроте огней и света
Под мотивы менуэта
Стройный фавн главой поник.
Что белеет у фонтана
В серой нежности тумана?
Чей там шепот, чей там вздох?
Сердца раны лишь обманы,
Лишь на вечер те тюрбаны –
И искусствен в гроте мох.
Запах грядок прян и сладок,
Арлекин на ласки падок,
Коломбина не строга.
Пусть минутны краски радуг,
Милый, хрупкий мир загадок,
Мне горит твоя дуга! 

Голос за сценой: В полной безвестности, почти в нищете ушёл из жизни этот замечательный поэт.

Под крики: « Hommage! Hommage!» и др. толпа потихоньку расходится.
В зале полутьма. Остается одна Ахматова в лучах света.

А. Ахматова: Вот и еще ночь пролетела. Прав Михаил Алексеевич!

(читает)
Здесь цепи многие развязаны,
Все сохранит подземный зал,
И те слова, что ночью сказаны,
Другой бы утром не сказал…
А я сказала, вот и все… Осталось только вот это.

Начинает играть тихая музыка.

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от ленности или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я  на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.

При последних словах сцена погружается во мрак, музыка постепенно затихает. Занавес.

XII явление

А.Вертинский перед занавесом поет романс: До свиданья, друг мой, до свиданья…

---

[i]   Приведем некоторые отрывки из воспоминаний современников, описывающих А.А.Ахматову в «Бродячей собаке».

«Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы, по настоянию кидавшегося ей навстречу Пронина, вписать в «свиную» книгу свои последние стихи  <…>.» (См.: Лившиц Б.К. Полутороглазый стрелец. М., 1991. С. 199.). Г.В.Иванов вспоминает А.А.Ахматову как бы на фоне её знаменитого портрета работы Н.И.Альтмана и стихов поэта, связанных с «Бродячей собакой». Приведем один отрывок из воспоминаний: «Разве бывают такие женщины в жизни? Это вымысел художника! Нет – это живая Ахматова. Не верите? Приходите в «Бродячую собаку» попозже, часа в четыре утра.» (См.:  Иванов Георгий. Петербургские зимы.  Стихи. Проза. Екатеринбург, 2007. С. 246.). Илл.1

[ii]    О Блоке и его «фантастическом появлении» в подвальном кабаре было написано в предисловии. Добавим лишь портреты поэта, оставленные его современниками, лучшие из которых (по нашему мнению) – потрет работы  К.А.Сомова и поэтический потрет А.А.Ахматовой из «Поэмы без героя».  «Портрет поэта-символиста Александра Александровича Блока (1880–1921) написан художником-символистом, разделявшим эстетические воззрения этого художественного направления. Лицо Блока Сомов уподобляет сакральной маске, выявляющей таинственный внутренний мир поэта, его истинный облик, будто проступивший из вечности. Это впечатление усилено фронтальной точкой зрения, симметричностью и застылостью черт лица. Поэт представлен в состоянии творческого транса: взгляд его затуманен, губы полуоткрыты. Отстраняясь от реальности, он пророчески постигает сокровенные тайны мироздания. Современники сравнивали лицо Блока с ликом Аполлона Мусагета. Ореол из кудрей, обрамляющих лицо, вызывал ассоциации с лавровым венком – непременным атрибутом бога искусств. Мраморная бледность лица, подчеркнутая белилами, соединяется с бесплотной прозрачностью теней. Чистый лист, ставший фоном портрета, воспринимается как духовное пространство, наполненное ровным предвечным светом. Диссонанс между мягкой светотеневой лепкой лица и едва намеченной линией плеч подчеркивает трагический разрыв между устремленностью духа и телесной довоплощенностью, характерный для эпохи Серебряного века.» (См.: Без указания автора. http://www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/324). Образ Блока в «Поэме без героя»  поражает каким-то врубелевским размахом:

На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном, дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом –
Все таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом. Илл.2

[iii]  Бурлюк Давид Давидович (1882 -1967) – русский поэт, художник, «отец русского футуризма». У него было два брата и три сестры — Владимир, Николай, Людмила, Марианна и Надежда. Владимир и Людмила были художниками, Николай — поэтом. Они также были участниками движения футуристов. Был близким другом и учителем В.В.Маяковского, который писал о  нём: «Мой действительный учитель, Бурлюк сделал меня поэтом… Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать, не голодая». О Д.Бурлюке и других участниках возникновения русского футуризма см.: Лившиц Б.К. Указ. соч. Илл.3

[iv]  Вертинский, Александр Николаевич ( 1889 – 1957 ) – русский эстрадный артист, киноактёр, композитор, поэт и певец. Родился Вертинский в Киеве, где провел первые годы своей жизни, увлекся театром, писал небольшие «декадентские» рассказы. Там же он познакомился в салоне С.Н.Зелинской со многими знаменитостями: М.Кузминым, Б.Лившицем, К.Малевичем, М.Шагалом и др. В 1910г. перебрался в Москву, где выступал в многочисленных драматических и литературных сообществах. Примечательно, что он пытался поставить пьесу А.А.Блока «Балаганчик». Одно время работал в ателье А.А.Ханжонкова, одного из зачинателей русского кинематографа. Позднее стал сниматься в немых фильмах. В 1912г. в театре М.А.Арцыбушевой Вертинский пел пародийные песенки в костюме Пьеро, стоя за кулисами. Но это был лишь эскиз будущего знаменитого Печального Пьеро. В 1913г. он пытался поступить в Московский художественный театр, но был отвергнут К.С.Станиславским за картавость. В эти же годы сблизился с эгофутуристами, в особенности с В.В.Маяковским, на стихи которого он написал песню. Во время Первой мировой войны добровольцем отправился на фронт в качестве санитара. Получив ранение, Вертинский вернулся в Москву, где возобновил свою актерскую деятельность. В театре Арцыбушевой он исполнил новую программу: «Песенки Пьеро», которая принесла ему оглушительный успех. Вертинский пел песни (три, из которых, посвященные Вере Холодной, первой звезде русского кинематографа) не только на свои стихи, но и  на стихи поэтов «Серебряного века»: А.А.Блока,  В.В.Маяковского, А.А.Ахматовой, С.А.Есенина, М.И.Цветаевой и др. Артист нашел свой жанр, когда пластически-речитативное исполнение <…> позволяло стихам оставаться именно стихами «на отдаленном фоне мелодии» (по словам Ю. Олеши). Вертинский и его искусство «представляли феномен почти гипнотического воздействия не только на обывательскую, но и на взыскательную элитарную аудиторию. Особое очарование создавал и образ «Печального Пьеро», сотворенный Вертинским. По началу это были белые обычные одежды, замененные затем черными. Лицо Вертинский забеливал целиком, иногда покрывая вторую половину черной краской. Существенным дополнением служил «лунный свет», в котором то ломанно-кукольная, то пластическая фигура Пьеро передавала  печаль, насмешку, жалкое бессилие заброшенной куклы, в которой бьется человеческое сердце. Надо ли говорить, что на этот образ повлияла поэзия А.А.Блока (которую Вертинский обожал) да и вся культура «трагического балаганчика» начала прошлого века. Мы уже говорили, что Вертинский никогда не выступал в «Бродячей собаке». Но невозможно представить эту эпоху без «песенок» Вертинского, которые слушали даже в самые страшные годы сталинщины, которые исполняют и сейчас. Илл4

[v]  Глебова-Судейкина, Ольга Афанасьевна ( 1885 – 1945 ) – русская актриса, танцовщица, художник, скульптор. По словам А.А.Ахматовой, Глебова-Судейкина была одним из наиболее ярких символов своего времени, подругой и музой многих поэтов-современников (М.Кузмина, А.Ахматовой, Ф.Сологуба, В.Князева, И.Северянина, Г.Иванова, Вс.Рождественского), упоминается в письмах и произведениях А.Блока, по преданию, именно ей посвящено стихотворение « В ресторане» (1910). Играла в труппе Александринского театра, добилась ангажемента в Драматическом театре В.Ф.Комиссаржевской. познакомилась здесь с режиссером Вс.Мейерхольдом, художниками Н.Сапуновым, С.Судейкиным, чьей женой она стала в 1907г. В 1910г., заменив заболевшую актрису, сыграла в петербургском Малом театре А.Суворина свои лучшие театральные роли –  Путаницы и Психеи в пьесах Ю.Д.Беляева «Путаница, или 1840 год.» и «Псиша». По воспоминаниям современников, Глебова-Судейкина была особенно одарена в искусстве танца, участвовала в представлениях классического балета и современного танца, исполняла танцы в частных салонах и кабаре, танцевала с В.Нижинским. В число ее дарований входил также поэтический перевод (в 1966 в архиве Т.Персиц, подруги Глебовой-Судейкиной, найдены 4 тетради и записная книжка, в которых содержатся переводы на русский язык 29 стихотворений Ш.Бодлера из «Цветов зла»), изготовление кукол, статуэток, писание картин в технике акварели, гуаши, масла.(См.:http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/GLEBOVA-SUDEKINA_OLGA_AFANASEVNA.html). Исследовательница жизни и творчества  О.А Глебовой-Судейкиной, встречавшаяся с ней лично опираясь на высказывание Артура-Лурье писала: «Ольга Афанасьевна < … > выражала собой рафинированную эпоху Петербурга начала XX века так же, как мадам Рекамье – la divine Juliette – выражала эпоху раннего Ампира. Вкус Ольги Афанасьевны был вкусом эпохи; стиль ее был также стилем эпохи, утонченный и вычурный.
Анна Ахматова, как помним, тоже считала подругу как бы “символом своего времени” – она мне призналась в этом в день нашей первой встречи», – указывает  Мон-Бикер. (См. «Коломбина десятых годов…»: книга об Ольге Глебове-Судейкиной. Париж – Санкт-Петербург. 1993. (Цит. по: http://www.akhmatova.org/bio/kolombina/kolombina.htm.)). Ольга Афанасьевна не только была подругой Ахматовой («ты одна из моих двойников» – так называла поэт эту замечательную женщину), которая не только посвятила ей множество стихотворений, но и сделала её главной героиней «Поэмы без героя», над которой она работала почти 20 лет. О.А.Глебова-Судейкина (как мы знаем) прекрасно танцевала и часто делала это в подвальном кабаре:

Как копытца, топочут сапожки,
Как бубенчик, звенят сережки,
В бледных локонах злые рожки,
Окаянной пляской пьяна, –
Словно с вазы чернофигурной
Прибежала к волне лазурной
Так парадно обнажена.

Это один из портретов героини «Поэмы без героя», навеянный балетом-пантомимой «Козлоногие» (музыка И.А.Саца), поставленный Б.Романовым для О.А.Глебовой-Судейкиной в Литейном театре миниатюр, имел скандальный успех. Танец Козлоногой исполнялся ею и в «Бродячей собаке» 20 октября 1912г. на вечере памяти Ильи  Саца. Илл.5

[vi]    Гумилев, Николай Степанович ( 1886 – 1921 ) – русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, переводчик, литературный критик, путешественник, офицер. Детские годы Гумилёв провёл в Царском Селе, там же в 1894 году поступил в гимназию, директором которой был крупный поэт русского символизма И.Ф.Анненский. В 1906г. вышла первая книга его стихов «Путь конквистадоров». В 1903г. состоялась встреча Николая Гумилева в Царскосельском Гостином дворе с Аней Горенко, будущей Анной Ахматовой. Началась длинная череда ухаживаний, предложений руки и сердца, отказами со стороны Горенко, многочисленными попытками самоубийства поэта из-за неразделенного чувства. Наконец в 1910г. под Киевом состоялось венчание Н.Гумилева и А.Горенко. В 1912г. у А.А.Гумилевой рождается сын Лев, будущий великий русский историк и историософ. Брак оказался неудачным. В 1913г. у Н.Гумилева рождается сын Орест от актрисы Ольги Высоцкой. В 1914 г. брак фактически распадается, хотя официально развод состоялся в 1918г. К поэтической деятельности  своей жены Н.Гумелев относился пренебрежительно (дебют А.А.Ахматовой состоялся в издаваемом Н.Гумилевым в Париже журнале «Сириус»). Невероятный успех первого сборника А.А.Ахматовой «Вечера» (1912) не только выдвинул Ахматову в первые ряды молодых поэтов, но и затмил славу мужа. Тем не менее, не смотря на многочисленные влюблённости, Н.Гумилева, его повторный брак, есть весьма достоверное мнение о том что,  все свои стихотворения он посвящал Анне Ахматовой (о чем более подробно см. далее). Н.С. Гумилев был завсегдатаем «Бродячей собаки». Там с ним «заметно считались и прислушивались к его мнению.» (См.: Неведомская Вера. Воспоминания о Гумилеве и Ахматовой. Воспоминания о серебряном веке.М.,1993. С. 253.) Из воспоминаний Б.Лившица: «В длинном сюртуке и черном регате (галстук – регат,  готовый узел фабричного изготовления – С.В.Д.),  не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилев, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину». (См.: Лившиц Б.К. Указ. соч. С.199.) Другие впечатления современника о Н.Гумилеве, правда, не относящиеся обязательно к подвальному кабаре:    «За каждым прочитанным стихотворением (В «Бродячей собаке» постоянно звучали стихи, как в исполнении авторов, так и в исполнении актеров-чтецов, о чем будет добавлено ниже несколько слов – С.В.Д.) следовало его обсуждение. Гумилев требовал при этом «придаточных предложений», как он любил выражаться: то есть не восклицаний, не голословных утверждений, что одно хорошо, а другое плохо, но мотивированных объяснений, почему хорошо и почему плохо. Сам он обычно говорил первым, говорил долго, разбор делал обстоятельный и большей частью безошибочно верный. У него был исключительный слух к стихам, исключительное чутье к их словесной ткани, но каюсь, мне и тогда казалось, что он несравненно проницательнее к чужим стихам, чем к своим собственным. Некоторой пресности, декоративной красивости своего творчества, с ослабленно-парнасскими откликами, он как будто не замечал, не ощущал.» (См.  Адамович Георгий. Мои встречи с Анной Ахматовой. Воспоминания о серебряном веке. М., С. 258.) Илл.

Наша частная школа – переход на главную страницу